15.02.2013: Сергей ФОМИН. БОТКИНЫ: СВЕТ И ТЕНИ. Часть 6-я В начале мая 1927 г. Глеб Боткин приезжает из Соединённых Штатов в замок Зееон, где пребывала Лжеанастасия, и признаёт ее. «Неделя в замке Зееон сделала Глеба на всю жизнь борцом за права Анастасии. Другого такого защитника у нее никогда не было», – пишет автор обширного исследования П. Курт.
Это бросающаяся многим в глаза роль в деле Анны Андерсон Глеба Боткина была удобна тем, кто в действительности стоял за всей этой авантюрой и умело руководил из-за кулис марионетками, специально хорошо освещенными огнями театральной рампы. Трудно поверить, что это несомненное обстоятельство не понимает профессиональный разведчик К.К. Мельник (сын Татьяны Евгеньевны), когда заявляет: «На самом же деле продюсером лже-Анастасии был мой дядя Глеб. Он раскручивал эту польскую крестьянку, приехавшую в Америку из Германии, как голливудскую звезду. Глеб Боткин вообще был человеком небрезгливым и талантливым – рисовал комиксы, писал книги – плюс прирожденным авантюристом: если для Татьяны Боткиной Императорское прошлое являлось формой невроза, для Глеба – лишь расчетливой игрой.
Но в одном Константин Константинович, несомненно, прав: продюсер имелся. Однако им был отнюдь не Глеб, а его дядя – Сергей Дмитриевич Боткин (1869†1945), двоюродный брат Лейб-медика Е.С. Боткина и дипломата П.С. Боткина, о котором речь впереди.
Анна Андерсон
Сергей Дмитриевич родился в Москве в семье потомственного почетного гражданина Д.П. Боткина. После окончания юридического факультета Московского университета (1892) был причислен к Азиатскому департаменту Министерства иностранных дел. Второй секретарь миссии в Штутгарте (1897). В 1900-1909 гг. занимал такую же должность в Берне и Вене. Затем был первым секретарем посольства в Константинополе. Действительный статский советник. Камергер. В 1911-1914 гг. первый секретарь посольства в Берлине. В июле 1914 г. получил назначение на должность министра-резидента в Дармштадте, однако из-за начала войны отозван. В Министерстве иностранных дел возглавлял отдел по вопросам военнопленных (с 8.12.1915). В 1919-1920 гг., будучи делегатом Российского общества Красного Креста в Берлине, по поручению адмирала А.В. Колчака и генерала А.И. Деникина, представлял в Германии интересы России. С.Д. Боткин являлся председателем Русского Комитета Красного Креста (до 1936 г.), берлинского Свято-Князе-Владимiрского братства (с 1924 г.), а также Императорского Палестинского общества. Состоял в браке с Ниной Евгеньевной Бюцовой (1875†1965), дочерью русского дипломата. После июля 1934 г. перебрался в Париж, где и скончался. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
С осени 1919 г. и вплоть до 1936 г. С.Д. Боткин возглавлял Делегацию по делам русских беженцев в Берлине, фактически представляя перед властями всю русскую эмиграцию в Германии. «Русская делегация», де факто признанная Германским правительством, обладала правом выдавать паспорта, удостоверения личности и другие документы.
Впервые С.Д. Боткин проявил интерес к Анне Андерсон в январе 1925 г. Исследователи отмечают, что он «вошел в жизнь Анастасии в критический момент» . По свидетельству племянницы, Сергей Дмитриевич «использовал возможности своей организации, чтобы составить её досье. Собранные в её пользу доказательства показались ему настолько важными, что он обязал своего помощника, Василия Львовича фон дер Остен-Сакена Теттенборна, заняться этим делом, и принял решение поместить больную в санаторий Стиллхауз. Архивы Боткина, дубликат которых имеется у меня, с 1937 года хранятся в Стаффордском Университете, в разделе “Hoover Institution on War, Revolution and Peace”».
Барон Василий Львович фон дер Остен-Сакен-Тетенберг (ок. 1872-1949), личный секретарь С.Д. Боткина поместил 21 июня 1926 г. Анну Андерсон в санаторий Стиллхауз в Оберсдорфе в баварских Альпах. Пребывание ее там было оплачено Датским Королевством. Сделано это было по поручению Принца Вальдемара (1858-1939), младшего брата вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, который, в этом случае, несомненно, вел какую-то свою игру. Скорее всего, как почти все его предки и ближайшие родственники, он принадлежал к вольным каменщикам. В свое время, напомним, Принц воспринял весть об отречении Императора Николая II «с облегчением». По свидетельству американского агента Мариуса Эгана, этот член Датского королевского дома не скрывал своих симпатий к деятельности либералов в России. Гораздо ближе ему были биржевые спекуляции, занятия которыми его, в конце концов, разорили. Наблюдение за Андерсон в Германии, по поручению Принца Вальдемара, осуществлял полномочный представитель Дании в Берлине Херлуф Цале, известный как «ревностный сторонник самозванки».
Однако неожиданно эта инициатива получила решительный отпор со стороны представителей русской монархической эмиграции.
«Осенью 1926 года, – пишет автор специального современного исследования о самозванке, – дочь доктора Боткина, до недавнего времени звезда русской эмиграции, женщина, которую сам следователь Соколов называл особенно надежной свидетельницей, внезапно оказалась отверженной. “Русская монархическая партия дала мне понять, что, если я не перестану защищать Анастасию, меня исключат из ее рядов”. Было достаточно плохо, что Татьяна признала “эту женщину”, но зачем говорить об этом постоянно? […] Татьяна всё время слышала о заговоре некой “могущественной секретной организации”, имевшем целью возвести Анастасию на Престол, чтобы через ее сына закрепить власть большевиков в России».
В пристрастном преломлении самой виновницы всей этой истории (Т.Е. Мельник) это выглядело следующим образом: «…Вдруг появился омерзительный всплеск антисемитизма. Ее стали упрекать в том, что ею манипулируют евреи и франк-масоны. Международная еврейская община якобы замышляет заговор, чтобы провозгласить Анастасию императрицей всея Руси и, подменив ее сына на израильтянина, претворить в жизнь вечную мечту своей расы, а именно посадить еврея на царский трон!»
Брат Лейб-медика, дипломат С.Д. Боткин — масонский куратор самозванки
Тем не менее, масонский след в деле о Лжеанастасии, о котором много толковала русская монархическая эмиграции, находит себе подтверждение в целом ряде фактов. Официально принятым основанием для вынужденного переезда С.Д. Боткина из Берлина в Париж в середине 1930-х гг. являются будто бы несправедливые обвинения его во франкофильстве, адресованные русскими эмигрантами-монархистами Германским властям. Причина, однако, как нам кажется, была в другом. Согласно документам архива одного из координаторов убийства Г.Е. Распутина, известного масона В.А. Маклакова, возглавлявшего в Париже аналогичный берлинскому центр эмиграции, а также другим данным, С.Д. Боткин был членом масонской ложи. Согласно сведениям другого известного масона П.А. Бурышкина, в числе ближайших помощников С.Д. Боткина в Берлине был дипломат А.П. Веретенников, один из старейших русских масонов, посвященный еще в Петербурге в ложе Великого Князя Александра Михайловича «Карма», «регулированный» затем в Копенгагене в датской ложе «Фридрих к коронованной надежде». Под прикрытием офиса Боткина «в Берлине бр[ат] Веретенников был одним из учредителей русской ложи “Великий Свет Севера” и первое время держал в ней молоток» . Более чем вероятна принадлежность к масонству и другого ближайшего сотрудника С.Д. Боткина – барона Василия Львовича фон дер Остен-Сакен-Тетенберга, непосредственно занимавшегося самозванкой. Хотя сведений о его личной принадлежности к вольным каменщикам пока не удалось найти, всё же, заметим, вероятность этого весьма высока: род этого прибалтийского барона принадлежал к одной из традиционных масонских фамилий. Начиная с 1930-х гг., в Германии масонство, как известно, было под запретом. Как бы то ни было, в 1934 г. С.Д. Боткин поспешно выехал сначала на один из курортов в Югославии, а оттуда в Париж. В 1936 г., когда он вдруг захотел вернуться в Берлин, германские власти не только отказали ему в выдаче визы, но известили его о «высылке» из Германии.
С встречей Т.Е. Мельник с Анной Андерсон С.Д. Боткин связывал большие надежды. Инструктируя племянницу, он особо просил ее «соблюдать осторожность». «Он принадлежал к той школе дипломатов, – характеризовал С.Д. Боткина его племянник Глеб, – кто никогда не “связывает” себя. Слова “да” и “нет” отсутствовали в его словаре. Всё, что он говорил по любому поводу, было “может быть”».
После августовской встречи 1926 г. в баварских Альпах наступило время активных действий. «Можете представить себе, – писала супруга датского посла в Германии Лиллан Цале, – какое впечатление произвело на нас то, что г-жа Мельник узнала Великую Княжну» . «Теперь, – подыграл дядюшка С.Д. Боткин, – когда г-же Мельник официально заявила, что узнала в больной Великую Княжну Анастасию, я не понимаю, каким образом Семья [имелись в виду Члены Дома Романовых. – С.Ф.] и monsieur Жильяр могут продолжать отрицать наличие сходства. И я убежден, что всё пойдет теперь по-другому».
Т.Е. Мельник вспоминала: «Я получила новости из Берлина от своего дяди Сергея Боткина. Он слышал много откликов на мою поездку в Париж и сообщил, что мне удалось заинтересовать случаем Анастасии большое количество людей […] Особенно большое впечатление на меня произвело известие о том, что занятая мною позиция в защиту Анастасии и серия моих парижских визитов, изменили ситуацию».
Для придания веса свидетельствам дочери Лейб-медика через средства массовой информации стала вбрасываться мифическая версия о какой-то якобы особой близости ее с Великими Княжнами. Даже сын Т.Е. Мельник вынужден был, в конце концов, признать: «Эта дружба была в значительной степени придумана моей матерью. Ей так хотелось...» .
Между тем, С.Д. Боткину удалось заинтересовать этим делом Великого Князя Андрея Владимiровича. Это было большим успехом дипломата. Таким образом, в среду Дома Романовых был внесен, пусть и незначительный, но все-таки раскол. В октябре 1926 г. Великий Князь Андрей Владимiрович начинает свое собственное расследование.
Другой дядя Татьяны Евгеньевны – П.С. Боткин, как и кукловод всей этой истории С.Д. Боткин, также был дипломатом.
Петр Сергеевич Боткин (1865-1933) был одновременно сыном Лейб-медика Императора Александра II С.П. Боткина и братом Лейб-медика Императора Николая II Е.С. Боткина. Дипломатическая карьера его началась с поста второго секретаря русской миссии в Вашингтоне. Затем он последовательно занимал должности секретаря дипломатического агентства в Софии, первого секретаря посольства в Лиссабоне, потом в Лондоне. В 1907 г. П.С. Боткин министр-резидент в Марокко. С 1912 г. – посланник и полномочный министр в Лиссабоне. В эмиграции Петр Сергеевич жил в Швейцарии и Франции. Был одним из учредителей Общества Друзей Русского музея в Париже (1930), почетным членом Общества памяти Императора Николая II. Скончался в Вевей (Швейцария). Похоронен на местном кладбище.
В отличие от С.Д. Боткина, Петр Сергеевич пытался предостеречь племянницу от опрометчивых шагов.
Глеб Боткин — младший сын Лейб-медика,
основатель и ’’первосвященник церкви Афродиты’’
«Среди врагов Анастасии, – вспоминала она, – был и Пьер Боткин, наш дядя. […] Он узнал, что я ждала ребенка, и заявлял повсюду, что мои показания были “обыкновенными галлюцинациями беременной женщины”. […] Он специально приехал навестить меня в Рив, где он брезгливо взглянул на замок, спрашивая меня, как я могу здесь жить. Потом он отошел, чтобы поговорить со мной.
– Моя племянница, ты сделаешь то, что я тебе посоветую, – приказал он. – Перестань вести себя как сумасшедшая и разоблачи самозванство госпожи Чайковской.
Я попыталась убедить его.
– Но ты должен мне поверить, это она. Я ее узнала. У меня нет ни малейшего сомнения.
Дядя Пьер жестом отмахнулся от этого возражения.
– Ты ничего не понимаешь в политике. […]
Дядя Пьер уехал в гневе, ударяя своей тростью по кустам в парке.
– Женщинам действительно нельзя доверять, – цедил он сквозь зубы. – Чуть больше гормонов или их недостаток, и они ведут себя как неразумные дуры!».
Следует знать, что авторитет П.С. Боткина в профессиональных дипломатических кругах, как и среди монархистов, был весьма высок. Известный в свое время русский юрист-международник и дипломат барон М.А. Таубе утверждал, что Петр Сергеевич рассматривался как возможная кандидатура на пост министра иностранных дел (взамен известного своим либерализмом и англофильством С.Д. Сазонова). П.С. Боткин, по мнению его коллеги, был «одним из самых даровитых наших дипломатов», «спокойным, уравновешенным человеком, известным Государю с очень положительной стороны».
2-4 апреля 1921 г. в Париже следователь Н.А. Соколов осматривал переводы на русский язык писем, которыми этот русский дипломат, начиная с июля 1917 г., в течение года бомбардировал официальный Париж, взывая к совести тех, в чьих силах было реально спасти Царскую Семью . Увы, усилия Петра Сергеевича не увенчались успехом. Один из русских дипломатов передавал ответ известного французского государственного деятеля, премьер-министра Жоржа Клемансо на просьбу помочь погибающей в большевизме своей союзнице России: «А, Россия? Мне на нее…!» Впоследствии П.С. Боткин написал и издал свои мемуары, повествующие о постыдном поведении всех этих людей, именовавших себя «союзниками» .
Но ни руководители, ни участники всей этой авантюры с Анной Андерсон не прислушивались ни к чьим авторитетным мнениям. Более того, они имели наглость пренебрегать заявлениями тех, степень авторитета которых не только безусловно превышала таковой Боткиных всех вместе взятых, но вообще не подлежала никакому сомнению. Среди них, например, была Великая Княгиня Ольга Александровна, которой, по ее словам, «было проще, чем кому бы то ни было, опознать свою горячо любимую Племянницу и Крестницу Анастасию, младшую Дочь Императора Николая II» . Вот как передавала сестра Царя-Мученика свое впечатление от встречи с мнимой Анастасией: «Та духовная связь, которая существовала между милой моей Анастасией и мной, была настолько прочна, что ни время, ни любое, самое страшное испытание, не смогли бы нарушить ее. Не знаю, как можно охарактеризовать это чувство, но знаю определено, что его не было и следа. Я уезжала из Дании, питая хотя бы искру надежды. Берлин же я покинула, утратив всякую надежду».
Категорически отрицал какое-либо тождество Великой Княжны с самозванкой Пьер Жильяр, в течение 13 лет состоявший наставником Царских Детей и уже в силу одного этого обстоятельства чуть ли не каждый день имевший возможность видеть Их и разговаривать с Ними. Однако вовлеченные в эту постыдную историю с Лжеанастасией дети Лейб-медика, вопреки распространяемым впоследствии не без их участия легендам видевшие Царских Детей всего несколько раз за всю свою жизнь, будучи безсильными противостоять таким свидетелям, оболгали их. Ранее мы уже приводили образчики клеветы на швейцарца, но этим, увы, не исчерпывались запасы отравы.
«Я хорошо знала Жильяра, – утверждала Татьяна Евгеньевна. – Это был швейцарский посредственный преподаватель, полный противоречий. Он всегда разрывался между своим очарованием аристократической Россией и своей мелкобуржуазный ненавистью к величественному благородству Императора. Его угодливость Царской Семье смешивалась с завистью. Для него эти Воспитанники были не людьми, а живыми символами системы, которая возвышалась над ним. Обращал ли он когда-нибудь на Них внимание, изучал ли Их характер, их поведение? Интересовался ли он когда-нибудь Их глубокой натурой? Я в этом сомневаюсь. Когда он мне давал уроки французского языка в Тобольске, я была поражена, какую дистанцию он сохранял между собой и нами. Иногда у меня было впечатление, что я нахожусь перед автоматом, созданным для преподавания, а не перед человеком из плоти и крови. Меня всегда шокировало, что к чувствам заключенных он проявлял полное безразличие. Никогда, несмотря на вопросы, которые мы ему задавали, он не соглашался говорить о своей жизни, о своих взглядах на происходящее. “Я здесь, чтобы вас обучать французскому, – говорил он, – а не болтать”».
Приведем образчик взаимодействия Татьяны Евгеньевны по тому же поводу со своим мужем: «Вечером я рассказала Косте о подозрениях, связанных с Жильяром.
– Это меня не удивляет, – сказал он мне. – Этот человек всегда казался мне ненадежным. Он вполне способен нарушить и данное слово и присягу. Впрочем…
’’Чудесно спасшийся царевич’’ — польский агент-перевертыш
и цэрэушник Михал Голеневский
– Что?
– Когда я служил в контрразведке армии Колчака, я имел с ним дело. Мы искали украшения Императрицы, которые Царица смогла доверить монахиням монастыря. Когда мы оказались на месте, у монахинь уже ничего не было. Они утверждали, что к ним приходил Жильяр с доверенностью, и всё забрал. Кто солгал, я не знаю? Я ничего не смог доказать. В то время мне столько рассказывали. Как бы то ни было, драгоценности исчезли. Что касается Жильяра, то он тогда уже покинул Россию. Непорядочный Жильяр? Возможно. Но у нас нет никаких доказательств, чтобы его разоблачить. Может быть, в этом кроется причина его поведения? […] Возможно, что дело обстоит именно так, но это нельзя проверить.
Я не знаю, что думать об этом объяснении. Оно слишком правдоподобное…»
Ничего не скажешь: знаменательные проговоры, выдающие семейный интерес к Царским «камушкам» и «золотишку» еще со времен сибирской эпопеи.
На этом пути к заветной цели уже ничего не могло остановить их совместную старательскую деятельность. Они уже неслись во весь опор, закусив удила.
7 февраля 1928 г. прибывшую в Нью-Йорк Анну Андерсон встретил Глеб Боткин. Знатоки вопроса считают, что «именно он “сыграл одну из ключевых ролей” в т.н. “процессе Анны Андерсон против Романовых”. […] В 1928 году в США была организована акционерная компания Гранданор (что должно было значить “Grand Duchess Anastasia of Russia” – то есть “Российская великая княжна Анастасия”. Руководил ею специально нанятый Глебом Боткиным адвокат Эдвард Фэллоуз. […] На счета компании поступали пожертвования от организаций и частных лиц, пожелавших принять участие в дележе будущего состояния, в случае успеха им было обещано 10% Царского золота, что должно было составить 500% чистой прибыли на каждый вклад».
13 октября 1928 г. в датском замке Видёр скончалась вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. Чин погребения был совершен 19 октября, но еще до этого, перед гробом последней Коронованной Императрицы Российской Империи, двенадцать Членов Дома Романовых в Копенгагене выступили с декларацией, в которой объявили, что женщина, выдающая себя за «Великую Княжну Анастасию», – самозванка.
18 октября, т.е. опять-таки перед еще не погребенным прахом Императрицы, Глеб Боткин опубликовал свое известное письмо, перепечатанное 29 октября солидной американской газетой «New York Post». Острием своей сколь дерзкой, столь же и хамской атаки он из 12 подписантов декларации выбрал лишь одно лицо – дочь только что почившей вдовствующей Государыни – Великую Княжну Ксению Александровну:
«Ваше Императорское Высочество! Не прошло и суток после смерти Вашей Матери, как Вы поспешили сделать еще один шаг в осуществлении своего заговора с целью лишить законных прав Вашу племянницу. Отвратительное впечатление производит то, что даже у смертного одра Матери Вас более всего заботило такое желание. Чудовищно, что у Вас не хватило даже простого приличия, чтобы выждать хотя бы несколько дней, прежде чем начать эту недостойную борьбу. То, что лично Вы убеждены в подлинности личности Великой Княжны Анастасии Николаевны, очевидно уже из того, что в ходе борьбы с ней Вы не сделали ни одного правдивого заявления, не упомянули ни одного факта, прибегая к гнусной клевете и самой нелепой лжи. Перед тем злом, которое Ваше Императорское Высочество совершает, бледнеет даже ужасной убийство Императора, Его Семьи и моего отца большевиками. Легче понять преступление, совершаемое бандой обезумевших пьяных дикарей, чем спокойное, систематическое, безконечное преследование члена вашей Собственной Семьи, великой княжны Анастасии Николаевны, чья вина только в том, что, будучи единственной законной наследницей покойного Императора, она стала поперек дороги своим жадным, безпринципным родственникам».
Начали со швейцарца-учителя, а закончили Августейшими Особами. Такова была логика развития золотоискательской деятельности Боткиных – важной (но, как мы знаем, не единственной!) цели предприятия «Анастасия».
Напрасно впоследствии Глеб Боткин пытался неуклюже оправдываться: «Если бы Великая Княгиня Ксения подала на меня в суд за клевету, Вашингтон разрешил бы Анастасии остаться в Америке на время судопроизводства. Если бы Она не подала на меня в суд, Вашингтон принял бы это за признание Ею правоты моего заявления» . Низость «Глебушария» не нуждается, на наш взгляд, ни в каких дополнительных доказательствах. Не могла цель, которую преследовал этот заигравшийся мальчишка, быть столь эфемерной (продление пребывания в США самозванки): слишком высоки были ставки той игры, и в материальном, и в политическом, и в духовном смысле.
Но, как говорят французы, что сделано, то сделано. «Всё пропало, – писал Великий Князь Андрей Владимiрович сестре “героя”. – Неужели он не понимает, что он сделал? Он полностью всё погубил» . Татьяна Евгеньевна заметила, что столь ценный для их общего дела Высочайший сторонник после открыто заявленного Глебом просто уже не мог закрывать глаза на то, что «процесс всё больше приобретает черты низкопробной борьбы за Царское золото… Это глубоко уязвило его, Великий Князь решительно не желал, чтобы его вмешивали во что-либо подобное…»
В жизни самой Татьяны Евгеньевны в это время также произошли большие изменения, о которых писала она сама: «Мой муж и я, мы решили развестись. После рождения нашего сына мы отдалились друг от друга. Я напрасно пыталась какое-то время не придавать этому значение. Мое положение в замке Оржер становилось невыносимым. […] Я решила поселиться в Ницце, рядом с моей тетей Раей (в сентябре 1929 года). Мои дети поехали со мной. Очень щедрый, как обычно, Великий Князь Андрей определил моих двух дочерей в русский пансион, который он курировал со своей сестрой. Он обезпечивал финансирование обучения моих девочек. Тетя Рая взяла на себя мою квартирную плату. Я снимала небольшую комнату прислуги. У меня было очень непрочное финансовое положение. Мой доход складывался из скудной пенсии, которую мне посылал Костя, и заработка за уроки, которые я давала».
«Моя мать, – объяснил причину расставания своих родителей сын Константин, – осталась вся в прошлом. Отец боролся за выживание, а она только скорбела о погибшем Императоре и Его Семье. […] …В местечке Рив-сюр-Фюр один французский промышленник создавал фабрику и решил ангажировать работать на ней русских. […] Образовалась русская колония, где я и родился и где очень скоро главным стал мой отец – сильный, здоровый крестьянин. А мать все молилась и страдала... Продолжаться долго этот очевидный духовный мезальянс не мог. Отец ушел к вдовой казачке Марии Петровне, бывшей пулеметчице на тачанке, а мать забрала детей – Таню, Женю и меня, которому исполнилось два года , – и подалась в Ниццу. Там вокруг большой русской церкви кучковались наши многочисленные эмигранты-аристократы. И она почувствовала себя в родной среде .
«В Ницце, – рассказывала Т.Е. Мельник, – я особенно ценила космополитизм жителей. Здесь можно было найти англо-саксонскую и немецкую прессу, и я всегда просматривала заголовки». Ниццу Татьяна Евгеньевна покинула лишь в 1951 г., поселившись в Париже у младшей дочери Елены, у которой к тому времени было уже трое детей.
Что касается Глеба Боткина, то он, несмотря на понесенное им в 1928 г., по собственной, разумеется, вине, моральное поражение, всё же сумел собраться с силами и инициировать судебную тяжбу. Как пишут исследователи, «ввиду того, что европейские банки либо не подтверждали наличия вклада, либо категорически отказывались иметь дело с Анной Андерсон, в 1938 году в Берлине от её имени был начат процесс, который должен был официально подтвердить её тождество с великой княжной Анастасией и её право единолично распоряжаться Царским имуществом» . Однако главный игрок (Великий Князь), как мы уже писали, вышел из игры, наотрез отказавшись участвовать в процессе в каком бы то ни было качестве.
Судебное действо да и сами контакты с Анной Андерсон вскоре прервала война. Однако почти сразу же после ее окончания проект был реанимирован. «Глеб, – писала сестра, – уже тысячу раз объяснял свой план. Он был связан дружбой с богатым американцем, Джеком Мэнаханом, профессором истории, который соглашался оплатить расходы на путешествие и приютить Анастасию в Шарлоттсвилле».
Учитывая закулисных организаторов всей этой аферы, о чем мы уже писали, вовсе неудивительно то участие, которое принял в судьбе «Великой Княжны» один из сокрушителей Русской Монархии П.Н. Милюков, в принадлежности которого к масонству, несмотря на отсутствие прямых о том свидетельств (в то время как существуют немало косвенных), сегодня мало кто сомневается. Но вот что странно: сама Т.Е. Мельник пишет об этом, как о само собой разумеющемся (ее это нисколько не удивляет!): «14 июля 1968 года, благодаря помощи Милюкова, который добился для неё визы и посадил в самолёт, великая княжна прибыла в Шарлоттсвилль. Там её встретил Глеб. С длинной бородой и в одеждах жреца Афродиты он выглядел очень импозантно. Его доброжелатели говорили, что он похож на православного митрополита. Глеб познакомил Анастасию со своим богатым другом Джоном Мэнаханом, который оплатил её поездку».
Визит этот был насыщен большим количеством разнообразных событий. Как видно, покровители Анны Андерсон спешили.
Проходят знаковые встречи. Одна из них – с польским разведчиком-перебежчиком и сотрудником западных спецслужб Михалом Голеневским (1922-1993), выдававшим себя за «чудом спасшегося цесаревича Алексея». «Михал Голеневский по очереди встречался с двумя претендентками на “роль” Великой Княжны Анастасии Николаевны, также спасшейся от расстрела – Евгенией Смит и Анной Андерсон, и в обеих по очереди узнавал свою пропавшую “сестру”. Впрочем, в первом случае “узнавание”, организованное еженедельником “Life”, закончилось скандалом – после приветствий и родственных поцелуев перед камерой Евгения и Михал, оказавшись порознь, немедля объявили друг друга обманщиками. Во втором случае “родственная встреча” прошла достаточно гладко, и двое самозванцев мирно разошлись и забыли друг о друге».
Читать полностью
(C примечаниями)
